ЗАПИСКИ ЗАСТОЙНОГО ВРЕМЕНИ Цензура существовала всегда, в той или иной форме. Но в недавнем прошлом, цензоры Союза Советских Социалистических Республик, не взирая на лица, сурово и последовательно вычеркивали любые идеологически невыдержанные тексты. Такие строгости привели, не то чтобы к использованию Эзопова языка, а к появлению какого-то своеобразного алгоритма восприятия, к умению узнавать в слове ящичек с двойным дном.

Я вспоминаю, с каким удовольствием отмечал строчки, проколовшие цензурный занавес в самых неожиданных местах. Чаще всего это случалось там, где цензоры расслаблялись, не ожидая никаких осложнений - в предисловиях к книгам издания Наука, в биографических описаниях нейтральных к современной политике поэтов и писателей прошлого или в узко специализированной литературе. Сегодня трудно понять какие силы двигали контрабандистами гласности и насколько рисковали авторы таких шедевров.

Быть может, найдутся желающие поспорить, что де никакого криминала здесь нет и двойное дно только чудится нам, как нерукотворный пейзаж, возникающий изо мха и трещин на старой стене. Но это сегодня, а в доброе, старое время чутье не обманывало.
Возьмем приложения к книге Ш.Бодлера Цветы зла, выпущенной под редакцией Н.И.Балашова в издательстве Наука, в 1970 г. Ниже приводится цитата, вызывающая достаточно интересный резонанс:

В 1865 г. был выпущен первый том Жизнь Юлия Цезаря, вышедший под именем самого Наполеона III. Император, положив начало линии, протянувшейся от Гитлера до Салазара, задумал выступить с основополагающими трудами... Первый том был снабжен особенно возмутившим Бодлера теоретическим введением, где одобрялось благоразумие народов, способных оценить диктаторов и следовать за ними, навязывая мысль, будто благодаря таким личностям народы за несколько лет совершают путь, который мог бы растянуться на века.

Вплоть до последних недель своей сознательной жизни умирающий Бодлер считал своим писательским долгом вступить в единоборство с коронованным теоретиком, доказавшим, согласно Бодлеру, только то, что любой проходимец, захватив контроль над телеграфом и печатью, может править великой нацией.

Много позже, во времена Л.И.Брежнева ходил анекдот о том, как Наполеон с Талейраном беседовали, наблюдая парад на Красной площади в Москве.

- Ваше величество, если бы у нас была такая техника, мы ни за что бы не проиграли Ватерлоо!
- А, чепуха, князь! Если бы у меня была такая печать, никто бы и не узнал, что я проиграл Ватерлоо! - отвечал император.

Вот еще один интересный отрывок. В книге Н.П.Пузина и Т.Н.Архангельской Вокруг Толстого описывается, как Л.Н.Толстой читал Капитал К.Маркса.
В библиотеке, в Ясной поляне:

...из двух томов этого издания на русском языке второй у Толстого не разрезан.

Здесь необходимо напомнить, что в XIX в, и даже еще в начале ХХ в, книги обычно издавались не разрезанными, что позволяло на глаз определить читали сей томик или нет. Далее за оригиналом Капитала обнаруживаются труды авторов, кратко излагающие суть темы.

В библиотеке хранится книжка в 211 страниц Экономическое учение Карла Маркса. Изложение и критический разбор Л.Слонимского (Спб.1898)... В этой книге Толстой отчеркнул свыше 300 строк, иногда отмечая целые страницы... Пометы в книге однородны, они сделаны карандашом, довольно равномерно распределены по всему тексту.

С удивительной прозорливостью Л.Н.Толстой выделил и оценил ключевой, как оказалось, пункт проблемы. В заметках писатель указывает:

Главная недодуманность, ошибка теории Маркса в предположении о том, что капиталы перейдут из рук частных лиц в руки правительства, а от правительства, представляющего народ, в руки рабочих... Если бы даже случилось то, что предсказывает Маркс, то случилось бы только то, что деспотизм переместился бы: то властвовали капиталисты, а то будут властвовать распорядители рабочих

Толстой был на редкость прав, безошибочно предвидя будущее. К тому же, распорядителям рабочих через какие-то 70 лет власти надоела мышиная возня с общей собственностью, и они перековались в олигархов.

Надо отдать должное и Т.Н.Архангельской - сумевшей так элегантно подать явно жареный текст. Впрочем, Марксу было не привыкать - еще в 1920 г. Г.Уэллс написал небольшую книгу "Россия во мгле", которая неожиданно широко издавалась в СССР, несмотря на весьма резкие выпады автора в сторону и теории, и бороды неприкосновенного великого экономиста и основоположника.

Я буду говорить о Марксе без лицемерного почтения. Я всегда считал его скучнейшей личностью. Его обширный незаконченный труд Капитал, это нагромождение утомительных фолиантов. Должен признаться, что в России мое пассивное неприятие Маркса перешло в весьма активную враждебность. Куда бы мы ни приходили, повсюду нам бросались в глаза портреты, бюсты и статуи Маркса. Около двух третей лица Маркса покрывает борода - широкая, торжественная, густая, скучная борода, которая, вероятно, причиняла своему хозяину много неудобств в повседневной жизни. Такая борода не вырастает сама собой; ее холят, лелеют и патриархально возносят над миром.

Своим бессмысленным изобилием она чрезвычайно похожа на Капитал; и то человеческое, что остается от лица, смотрит поверх нее совиным взглядом, словно желая знать, какое впечатление эта растительность производит на мир. Вездесущее изображение этой бороды раздражало меня все больше и больше. Мне неудержимо захотелось обрить Карла Маркса. Когда-нибудь, в свободное время, я вооружусь против Капитала бритвой и ножницами и напишу Обритие бороды Карла Маркса.

Г.Уэллс Россия во мгле

В романе А. и Б. Стругацких "Отягощённые злом" есть великолепное высказывание о Ф.Ницше, идеи которого часто связывали с германским нацизмом. Герой Стругацких сказал:

Это был большой поэт. Однако ему весьма не повезло с поклонниками.

Мне думается, это высказывание в точности относится и к Марксу - вполне приличный для своего времени экономист. Однако... и т.д. * * *
В 1928 г. в России началась коллективизация, а через несколько лет, в книге Античные способы производства, (Известия Государственной Академии истории материальной культуры, 1933 т, вып. 78, стр.24), появилась цитата античного автора:

Я часто слышу, как выдающиеся люди нашего государства жалуются то на не плодородие полей, то на состояние атмосферы, уже с давних пор, вредно отзывающихся на произрастании плодов; в ответ на эти жалобы некоторые приводят как бы рациональное основание, утверждая, что почва, утомленная и обессиленная плодородием предыдущего периода, не в состоянии с большою щедростью доставлять пропитание смертным. Я думаю, однако, Публий Сильвий, что эти причины весьма далеки от истины... Я думаю, что указанные явления вызваны вовсе не недостатками климата, но скорее нашими собственными недостатками; в самом деле, обработку земли мы предоставили худшим рабам, словно отдав ее в наказание палачу, тогда как лучшие из наших предков сами занимались ею с величайшим старанием

Колумелла. О сельском хозяйстве.

* * *
Доставалось и самой цензуре. В журнале Новый мир N5 за 1970 г. Н.Эйдельман поместил исторический очерк под названием Обратное провидение, в котором время действия укладывалось в 100 лет, начиная от середины XVIII в. Казалось бы, так далеко от нас, но многое как будто списано автором с натуры, его окружающей. Н.Эйдельман приводит слова Герцена о стремлении властей переустроить прошлое страны, во имя создания благопристойного имиджа ее сегодня. В СССР 1970 г. это было прямым попаданием в яблочко, поскольку и в это время историю перелицовывали на удивление активно. Новый мир, надо заметить, был самым смелым журналом, во многом благодаря Твардовскому. Итак, цитата:

В то время в самой России также начали больше печатать о прошедшем столетии и XVIII в. ухудшался на глазах: новые публикации и факты осложняли его образ, составленный из нежных идиллий и громоносных побед в духе прежних казенных историков (Николай Устрялов и другие). Новая ситуация замечена Герценом: Золотые времена Петровской Руси миновали. Сам Устрялов наложил тяжелую руку на некогда боготворимого преобразователя. За ним последовали в опалу не только Анна с Бироном, но и Меншиков с Волынским, потом благодушная Елисавета Петровна и еще более благодушный Петр Федорович.

Далее еще не позволяют нам знать историю. Русское правительство, как ОБРАТНОЕ ПРОВИДЕНИЕ, устраивает к лучшему не будущее, но прошедшее. Пошлая газетная ложь остается обязательной. В дозволенной истории все сохранилось - от гастрической болезни Петра III и апоплексического удара Павла I до изумительных побед Паскевича и пр.

* * *
Интересна схожесть процессов, происходящих в разных и, зачастую весьма далеких, временах и странах. Примером подобного, наверное, не случайного, совпадения может служить отрывок из творения графа Ф.В.Растопчина, о котором князь П.А.Вяземский вспоминал:

Он был коренной русский, истый москвич, но и кровный парижанин. Он французов ненавидел и ругал их на чисто-французском языке.

Растопчин писал:

Революция - пожар, французы - головешки, а Бонапарт - кочерга... Ведь что проклятые наделали в эти 20 лет. Все истребили, пожгли и разорили... Закон попрали, начальство уничтожили, храмы осквернили, царя казнили, да какого царя-отца!

Головы рубили, как капусту; все повелевали: то тот, то другой злодей. Думали, что это будут равенство и свобода, а никто не смел рта разинуть, носа показать, и суд был хуже Шемякина. Только и было два определения: либо в петлю, либо под нож.

Мало показалось своих резать, стрелять, топить, мучить, жарить, есть, опрокинулись к соседям и начали грабить и душить, приговаривая: после спасибо скажете.

                  (Мысли вслух на красном крыльце ефремовского
помещика Силы Андреевича Богатырева, 1807 г.)

Если вспомнить происходившее в CCCP, Венгрии, Чехословакии, Афганистане, то претензии графа оказываются весьма актуальны и через 150 лет, но, конечно, уже не к товарищам французам.

* * *
Закончить можно маленьким рассказом о короткой надписи-биографии. Я назвал этот рассказ Эпитафия социальной активности.

Эпитафия социальной активности.

На кладбище в Парголово у старика бабушка похоронена. Мы поехали осенью могилку поправить, поклониться, благо дни стояли ладные. Там и нашел я эту эпитафию, случайно заплутал среди могил и наткнулся.
Плита красноватого камня, не очень толстая, но высокая, расширяется кверху с одной стороны. Фамилия скандинавского типа, имя - Карл Андреевич, а ниже золоченые буквы, неброско - УЧАСТНИК ТРЁХ РЕВОЛЮЦИЙ, УЗНИК ТРЁХ ВЛАСТЕЙ. Время было ещё совсем застойное, но кладбищенская цензура, видно, не свирепствовала.

Я побежал за стариком, привел. Он постоял молча, лицо без выражения, пошли в свою сторону, закурили, и тут он негромко:" Дурак! Одного раза могло бы хватить". Я, было, вскинулся возражать, но своевременно примолк, - старик знал, отсидел по какому-то, смешному теперь, поводу с 39-го по самую реабилитацию.

С другой стороны, если бы не сел, то, может, и не вернулся бы с войны, под Ленинградом такие две мясорубки были - блокада, а перед ней Финская. Сегодня на могиле старика только фамилия и даты, я приезжаю раза два в год, плеснешь водки на поребрик: Ну, вечная память!.

* * *
Хочется верить, что с удивительным, непобедимым постоянством будут раз за разом повторяться в веках не только ошибки, но и лучшие человеческие побуждения и дела.


Возврат
По записям
1965-1985 гг.
Октябрь 2004
С-Петербург.